Анна Васильчикова
читать дальше
Прав Сент-Экзюпери: "Все мы родом из детства", и не вырастаем из сказки – она всегда остается с нами...!
У меня до сих пор перед глазами сборник Шарля Перо с чудными иллюстрациями и прелестно детализированными костюмами в стиле барокко.... Мой сын, одно время, очень любил сказку "Синяя Борода", уж не знаю что его в ней так интриговало, но мне приходилось отвечать на массу вопросов, касательно событий описанных в ней. А так как перед сыном всегда нужно держать планку, то приходилось искать все новую и новую инфу. В многих источниках прототипом главного героя называют средневекового рыцаря Жиля де Рэ, что не верно, хотя бы потому, что последний имел всего одну жену, и даже в сфабрикованном против него процессе (опасно иметь в должниках короля!) обвинения касались убийства сотен детей, а не семи жен. Бедный алхимик - больше похож на прототип Жоффрея де Пейрака....
Как по мне, то на роль Синей Бороды лучше подходят другие герои позднего Средневековья - Генрих VІІІ и Иван ІV Грозный (переплюнувший даже английского многоженца). До сих пор историки высчитывают сколько жен было у Ивана Грозного, называют разные числа – 7, 8, 9, спорят также об их законности и причинах смерти.
Приблизительная хронология:
Обряд венчания с первой русской царицей Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой состоялся 3 февраля 1547 года. Брак царя длился 13 лет, вплоть до внезапной смерти Анастасии 7 августа 1560 года. Её смерть стала причиной резкого психологического кризиса Ивана Грозного; подозревая окружающих в её отравлении, он начал первую заметную кампанию террора против бояр и ближних советников. Близкое окружение стало говорить о том, чтобы царь искал себе новую невесту. Прошло всего восемь дней после кончины Анастасии, а Иван, раздав церквям и бедным несколько тысяч рублей в память об умершей жене, объявил, что намерен жениться.
21 августа 1561 года царь вступил во второй брак, сочетавшись с черкесской княжной Кученей, происходившей из рода кабардинских князей, названной при крещении Марией Темрюковной. Она не смогла заменить царю Анастасию. Современники считали, что дикая нравом и жестокая черкешенка еще больше укоренила в Иване пагубные наклонности, толкала к кровавым расправам и разврату. Этот брак так же закончился трагически, 1 сентября 1569 года Мария скончалась, по официальной версии она была отравлена (скорее всего по приказу самого царя, что не помешало провести Ивану новую серию репресий).
Через два года после смерти Марии и вдовства, которое было далеко не целомудренным, Иван все же решил жениться в третий раз. Из всех городов привезли более двух тысяч знатных и незнатных невест на смотрины. Девушек селили в особом доме со множеством покоев. Каждая была представлена царю отдельно. Из 12 оставшихся невест, которых осмотрели доктор и бабки, царь отдал предпочтение Марфе Васильевне Собакиной, дочери новгородского купца и родственнице Малюты Скуратова….Но царская невеста заболела; она начала худеть и чахнуть. Несмотря на это, Иоан все же женился на больной Марфе 28 октября 1971 года, надеясь на Божью милость, но всего через две недели, 13 ноября она умерла. Заговорили о наведении порчи и отравлении. Подозрения пали на близких родственников ранее умерших цариц, Анастасии и Марии. Начались расправы, прошли казни среди бояр, а брата Кученей - молодого князя Темрюка – посадили на кол.
По церковным правилам жениться более трех раз запрещалось, но царь решил оправдать свое намерение жениться в четвертый раз, Иван утверждал, что все его жены были отравлены, и он готов был давно сам уйти в монастырь, но только забота о государстве и воспитании детей удержали его от этого, «а жить в мире без жены соблазнительно», да и Марфу отравили прежде, чем она стала его женой, т. е. что умерла девственницей прямо после свадьбы. На специально созванном соборе 29 апреля 1572 года архиепископы и епископы, учитывая смирение царя, решили утвердить брак. В мае 1572 года состоялся четвертый брак царя с Анной Алексеевной Колтовской. Анна сумела оказать существенное влияние на Ивана Грозного, в частности в боротьбе с опричниной. За тот короткий период, в течение которого Иван Грозный находился под влиянием Анны и её окружения, были казнены или сосланы почти все руководители опричнины. Однако, и этот брак продлился не долго… (до сентября 1572). Анну обвинили в заговоре против царя и заключили в Тихвинский монастырь, где она прожила еще долгих 52 года (до 1626 г.) под именем инокини Дарьи.
После четырех законных жен (именно их могилы, а также могила матери находятся рядом с усыпальницей Ивана Грозного) царь перестал испрашивать разрешения на брак у церкви. Следующих дам царь делал женами - "женищами" по одной молитве, по изволению духовника или же обряд венчания проводил настоятель Спасо-Преображенского монастыря, протопоп Никита, служивший ранее у царя в опричниках.
В ноябре 1573 года Иван женился на Марии Долгорукой, закатив пир буквально на всю Москву. Однако после первой брачной ночи царь вышел из опочивальни печальным и даже удрученным, обвинив Марию в том, что она в момент брака не была девственной, в тот же день, 12 ноября 1573 года в Александровской слободе связанную Марию положили в сани и утопили в пробитой в центре замерзшего пруда полынье.
Вскоре Иван приближает к себе одну за другой двух наложниц — Анну Васильчикову и Наталью Коростову.
Последняя была племянницей новгородского архиепископа Леонида, который приехал в Москву и заявив царю, что скорее сам убьет свою племянницу, чем отдаст ее на поругание. Архиепископа зашили в медвежью шкуру и бросили на растерзание псам. Произошло это ужасное убийство 20 октября 1575 года. С Натальей «царь не венчался, а просто взял ее к себе в постель». В этом смысле дядя невольно оказал родственнице плохую услугу, так как звания царицы она так и не получила, зато повторила печальную судьбу предшественниц: спустя несколько месяцев Наталья бесследно исчезла.
В том же 1575 царь взял в жены (по разрешению духовника) и Анну Васильчикову. Свадьбы как таковой тоже не было, царицей Анну никто не признавал. Царь прожил с ней года два. В январе 1577 Анна умерла (художественную версию выложу ниже), тело тайно вывезли из дворца, а по официальной версии Васильчикову постригли в инокини в Суздальском Покровском монастыре но вскоре она умерла насильственной смертью.
Следующей женой царя в 1577 стала Василиса Мелентьева. Царь сделал её своей женой по одной молитве, без брачного обряда, предварительно "сделав" вдовой (муж Василисы, Никита Мелентьев был заколот опричниками, по другой версии отравлен самим царем)... Счастье с молодой и горячей женой было коротким, вскоре Василису уличили в измене, в результате она была похоронена заживо с любовником, убитым в Александровской слободе то ли в 1578, то ли 1579.
Мария Нагая была столь невиданной красавицей, что царь захотел жениться в тот же момент, когда увидел. Он снял опалу с ее отца, Федора Нагого, и возвратил все семейство в Москву. Через неделю после первой встречи, 6 сентября 1580 года, в Спасо-Преображенском соборе молодых венчал протопоп Никита.
В конце жизни, будучи женатым на Марии Нагой, Иван Грозный намеревался отправить ее в монастырь, а самому жениться на племянницах английской королевы Елизаветы: сначала на Марии Гастингс (по некоторым сведениям она была против, и вместо нее на смотр специальному посланнику царя в Лондоне представили какую-то уродину), а затем на молодой вдове Анне Гамильтон (этому браку помешала смерть Ивана Грозного).
Есть в этой веренице что-то магическое и таинственное.., в общем мне захотелось лучше разобраться в данной теме, плюс совершенно невероятные, самобытные костюмы допетровской эпохи.... Так появилась идея сделать девять кукол в образах жен Ивана Грозного. Конечно же с моими темпами и "умением" переключаться - это задача на годы. Надеюсь, когда-нибудь эта задумка реализуется в полном объеме.
О жизни людей Средневековья, даже самых известных, сохранились, как правило, весьма скупые, разрозненные сведения... Вот князь такой-то появился на свет, наследовал престол, ходил в военные походы, ездил в Орду, совершал паломничество в монастыри, женился... А чем была заполнена его жизнь в промежутках между этими деяниями? Чем болел, какие имел характер и привычки? Неизвестно. О судьбе и жизни великих и удельных княгинь и цариц, княжон и царевен XV - начала XVIII века известно и того меньше. Как могли выглядеть эти женщины? В Московии женщина высшего сословия редко показывалась на людях (вела теремной образ жизни), не существовало и светской живописи (на первый известный женский портрет царевна Софья позировала почти век спустя )…
Сведения и образы для создания задуманной серии взяты из книг Елены Арсеньевой «Гарем Ивана Грозного» и Сергея Нечаева «Иван Грозный. Жены и наложницы "Синей Бороды", исследований захоронений русских великих княгинь и цариц из некрополя бывшего Вознесенского собора Кремля, полотен В. Васнецова, В. Сурикова, И. Репина и других менее известных живописцев, художественных фильмов и сериалов, а также всякой доступной информации, выдаваемой google…. Компилировать буду по своему усмотрению, не обессудьте, вся таки это мое видение сей «сказки»….
Начну из Анны Васильчиковой, судьбу, характер и внешность которой, так «вкусно» описала Е.Арсеньева, что все другие источники даже не хочется брать во внимание…(буду приводить урывки для пущего колорита)
Борис Годунов, давно искавший способ выслужится перед Иоаном, решает сблизится и понаблюдать за царским архиятером Элизиусом Бомелиусом, начинает захаживать в его московский дом. Почуяв далеко не бескорыстный интерес к себе, Бомелий к каждому его визиту готовился загодя и всегда имел про запас любопытную новость, способную поразить воображение, а главное – отвлечь внимание. Во время одного такого визита, к лекарю приходит девушка из Немецкой слободы. Годунова поражает ее внешность: «…она была рыжей! Кожа у нее поразительной белизны, словно девушка только и знала, что умывалась молоком. Гостья была одета» в серое немецкое платье, «унылого мышиного цвета, поэтому медная коса и белейшее лицо казались особенно яркими. Точеные черты, брови… странно – брови черные, прямые, может быть, слишком густые и сильные для столь нежного лица, особенно при светлых, рыжих ресницах. Какие же у нее глаза? Борис нетерпеливо кашлянул, девушка вскинула потупленные очи, окинув незнакомца мгновенным взглядом, и Годунов даже покачнулся. Первым чувством было изумление: таких светлых, как бы серо-белых, огромных глаз он никогда не видел! И тут же на смену изумлению пришел смутный страх: отчего-то показалось, что эти необыкновенные глаза разглядели его насквозь, до самого потаенного нутра. Но девушка опустила ресницы, и неприятное ощущение исчезло. Борис не мог оторвать взора от этой рыженькой. Какая удивительная, странная красота...". Заметил Борис и подозрительное волнение Бомелия (последнему было что скрывать)….
Из слов архиятера Годунов узнает, что девушка – не немка, а русская, ей шестнадцять, служит у трактирщика Иоганна и его жены фрау Марты, которые взяли сироту к себе в дом на воспитание. Однажды батюшка Анны, спас немцев от грабителей. Вскоре он умер от старых ран полученных под Казанью, вслед за ним умерла и мать девочки, родни у них не было, никто из соседей не захотел приютить пятилетнее дитя. Ее боялись… По слухам, жена Васильчикова была знахаркой, то есть ведьмой и зналась с нечистой силою.
Борис заинтригован, он ищет встречи и знакомства с дивной девушкой... Вкоре они сговориваются. Анхен выдает секрет архиятера - в Московии Бомелий выполняет тайную миссию ордена Иезуитов, взамен Годунов обязуется найти девушке место во дворце, (она верит в предсказание матери: царицей станеш! Государеней).
Тут же Анна показывает Борису своего друга – рыжеволосого мальчишку с нежными девичьими чертами Сеньку, которого «Хлебом не корми – дай в женское платье переодеться, косы подвязать и пойти людям голову морочить. Дед у Сеньки богатый купчина, не надышится на единственного внучка-сиротинушку, все с рук ему спускает, вот и выросло неизвестно что».
Борис с Анхен задумывают интригу и оттачивают ее подробности, чтобы все прошло безукоризненно. Девушка вызывает в нем смесь восторга и брезгливости. Борис понимает: «что ей-то уж палец в рот не клади – мгновенно оттяпает, ибо девочка эта, несмотря на свою юность и нежную прелесть… ого-го, та еще оторва! … Она хладнокровна, как лягушка: спокойно, без проблеска жалости обрекает на смерть своего рыжеволосого ухажера, который и впрямь совсем глуп и беззаветно предан ведьминой дочке.»
Каверза завертелась… Для начала Годунов сделал намек Бомелию, сказал, "что недавно вновь случайно встретил ту хорошенькую русскую немочку, как ее там, Анхен, кажется, и девушка рассказала ему свою душераздирающую историю. Оказывается, она не просто сирота, а дочь истинного героя. И то, что отец ее умер в нищете, а девочке пришлось жить чужой милостью, – проявление вопиющей неблагодарности человеческой. Михаил Иванович Воротынский взял большой грех на душу, не облагодетельствовав дочь человека, который заслонил его от татарской стрелы при битве у знаменитой Арской башни. Малютка Анхен должна была вырасти именно в доме воеводы! Это было бы воистину милосердное и богоугодное дело. Хорошо бы как-то подсказать Михаилу Ивановичу, что вину свою загладить надобно, и загладить существенно. У царицы молодой, слышал Годунов, нехватка мелкого служащего чина – как было бы хорошо, пригрей она сиротку во дворце! Да разве Воротынский догадается попросить государыню о милости для Анхен, он ведь знать не знает о ее существовании…. Слышно, доблестный ратник снова слег в постель, мучимый болями в битом-ломаном теле? Поскольку Воротынский – выдающийся герой, не будет ничего удивительного в том, что к нему явился государев архиятер и предложил помощь.
Бомелий слабо верил в человеколюбие, а в то, что этим свойством обладает Годунов, поверил бы в последнюю очередь. Может быть, соблазнился хорошенькой девчонкой и желает облагодетельствовать свою милушку?" а может, "Годунов желает иметь своего человека поблизости от нелюбимой им и не любящей его царицы. Вопрос: почему он выбрал на роль «своего человека» именно девочку, выросшую в Немецкой слободе ....? Ответ мог быть только один: Годунов ищет сближения с иноземцами. Пытаясь пропихнуть в царицын двор Анхен, он таким образом желает услужить и Бомелию, который пользуется безоглядным доверием государя, но отнюдь не Анны Алексеевны. Неплохо, совсем неплохо, если при царице окажется существо, которое будет верно служить интересам доктора Бомелия."
И архиятер не замедлил навестить хворого князя Воротынского. «Сказать, что Михаил Иванович был ошарашен этим посещением, – значило опять-таки ничего не сказать. Уже который год появление в чьем-то доме дохтура Елисея означало одно: мертвую грамоту. Представление о немецком лекаре как об отравителе укоренилось настолько прочно, что, даже если после его посещения никто в семье опального боярина не помирал, домочадцы и соседи не меняли своего убеждения: они просто терпеливо ждали, когда смерть произойдет. Тем не менее после Бомелиевого врачевания князь пошел на поправку, а просьба похлопатать о бедной девочке Анхен хоть и показалась Воротынскому странной "однако совать своих людей в приближенные царю, царице или царевичам было делом совершенно обычным среди бояр и дворян. И Воротынский, который последние десять лет мотался между опалами и наградам, подумал, что очень здорово будет иметь свои глаза и уши поблизости к царице. Девчонка Васильчикова ноги ему станет целовать от благодарности!
Царица Анна Колтовская болела, тяжело переживала выкидыш и отдаление царя, "больно было видеть холод в глазах мужа, видеть, как тает его любовь, былая нежность сменяется равнодушной брезгливостью, а почтение и подобострастие окружающих – насмешливым пренебрежением.
В этом состоянии ей особенно жадно хотелось видеть рядом добрые, благодарные глаза. Она готова была на все, чтобы услужить служащим ей, купить их любовь и признательность. И конечно, княгиня Воротынская, выбрала очень верную минутку, обратившись к больной царице с малой просьбою: дать место во дворце одной бедной сироте, звали ту девушку Анной Васильчиковой, и поскольку была она девицей худородною, ни о чем особенном и речи идти не могло: в ближние боярышни она не годилась, даже в спальницы, ибо туда брали только девиц из приличных семей. Да ей хоть какое-нибудь местечко, лишь бы во дворце!
Анница даже не задалась вопросом, почему князь Михаил Иванович сам не пригреет в своем немаленьком и весьма богатом доме девочку, отцу которой он столь обязан. Но Анница так старалась расположить к себе людей, что безродная сиротка Аннушка Васильчикова была отправлена не в поварскую, какой-нибудь чистильщицею рыбы, не в убиральщицы покоев, на грязную работу, а определена в сенные девушки. Надлежало ей отныне сидеть в сенях под дверьми царицыных покоев, чтобы видеть приходящих и своевременно ближней боярышне государыни об сем докладывать, дабы та упредила царицу, а она бы могла к приходу гостей приготовиться.
Рыжая пригожая девушка, от смущения не поднимавшая глаз и не умевшая двух слов связать, кинулась великодушной госпоже в ноги и вообще выглядела ошалевшей от счастья. Воротынская тоже казалась более чем довольной.
Итак, царица Анна Алексеевна думала, что приобрела новую верную служанку. Воротынский не сомневался, что девчонка будет служить при дворе именно ему. Бомелий был убежден в том же самом – относительно себя. Годунов чаял верности себе. И только Анхен, Аннушка Васильчикова, знала, что признает над собою лишь одного господина, вернее, госпожу: себя. И служить при дворе она намеревалась одной себе.
Воротясь в Александрову слободу, погруженный в свои мысли, царь быстро шел знакомыми путями, и никто из сопровождавших его людей не осмеливался нарушить это молчание. Поэтому оброненное Годуновым словцо: "Неладно!" прозвучало так громко и внезапно, что все вздрогнули. Иван Васильевич резко обернулся. Борис по-прежнему нерешительно озирался, однако отмалчивался, и это вдруг вывело государя из себя. Вся тщательно подавляемая злость, которую он испытывал к Годунову, вдруг бросилась ему в голову. Вскинул посох. Борис резко отпрянул, но поскользнулся, нога подвернулась – и он, не удержав равновесия, неуклюже повалился на лаву, стоящую под стеною в полутемном, едва освещенном настенным свещником углу. Обыкновенно на таких лавах посиживали сенные девушки-придверницы, ожидая зова царицы или ее боярынь, однако сейчас угол был пуст. Враз все услышали слабый стон, доносившийся из-под лавки.
Борис, забыв о боли, сдернул покрывавший лаву коврик, и стало видно, что это не простая скамья на ножках: под нее был приделан ларь, так что поверхность служила одновременно откидной крышкою, как у сундука. Отбросить ее было мгновенным делом, и мужчины, наклонившиеся над открывшимся вместилищем, разом издали сдавленный вздох, потому что в сундуке лежала обнаженная девушка.
Все тело и лицо девушки оказалось целомудренно прикрыто распустившейся рыжей косой, настолько густой, что волосы окутывали тонкий стан, подобно плащу. Лишь кончики грудей раздвигали этот шелковистый покров, и все мужчины подумали о том, что соски у нее необыкновенного королькового цвета, а не коричневатые или розовые, как у большинства женщин.
– Что за… – выдохнул государь и осекся, узнав пригожую рыжуху, придвернику из чина государыни, ... и на которую с недавних пор украдкой заглядывался.
Царь приподняв шелковистую рыжую пелену, и увидел что девушка крепко связана по рукам и ногам, а изо рта торчит тряпка. Государь тотчас ухватился за край и выдернул кляп. Аннушка глубоко, со всхлипом втянула в себя воздух, облизнула пересохшие губы, и при виде ее розового язычка Иван покачнулся, словно от удара. Мгновенный позыв желания был настолько силен, что и в самом деле оказался сродни удару в пах. Он глухо, хрипло вздохнул и тут же смущенно закашлялся, постаравшись принять самый равнодушный вид.
– Кто ее так? Слышишь, девонька? Кто тебя?
– Не ведаю… не ведаю! Налетели из-за угла, по голове ударили. Думала, задохнусь…
– Ты, дева, вот чего скажи, – выступил вперед громогласный Бельский. – Ссильничали тебя лиходеи али не тронули?
Сердце Ивана Васильевича пропустило один удар. Отчего-то было жизненно важно узнать, что чистота Аннушкина осталась неприкосновенная, что дивную прелесть ее белого тела не опоганила грубая плоть насильника.
– Нет! – выкрикнула она возмущенно. – Не тронули меня, Господом-Богом клянусь!
Размашистыми шагами царь вошел в покои царицы. Следом за ним в светлицу ввалились Годунов и Бельский, шаря кругом пронзительными взглядами.
Анница, лежавшая на кровати, испустила сдавленный крик. Она была одна.
– Где девки твои? – выкрикнул царь, подбегая к постели жены и зачем-то сдергивая с нее одеяло.
Анница успела вцепиться в край, потянула к себе, и какое-то время супруги безумно боролись за одеяло, глядя друг на друга незрячими глазами: царь – вне себя от бешенства, царица – от изумления. Иван перемахнул покой, что было силы ткнул ногою тяжелую дверь.
В столовой комнате, под стенкою, горбилась на лавке тоненькая девичья фигурка. Завидев вошедших, девушка метнулась через комнату – прочь, однако Годунов оказался проворнее: схватил ее за косу, дернул к себе… и громко ахнул, рыжий волосяной жгут остался в его руке. Государь со звериным рыком ринулся вперед, настиг беглянку уже почти в сенях, вцепился в ее плечи так, что девушка не удержалась и завалилась навзничь. Придверница билась, рвалась, оглашая покои пронзительными воплями. Годунов придавливал ее плечи, а Бельский, сосредоточенно сопя, задирал ярко-голубой сарафан и сорочку. В воздухе мелькали длинные голенастые ноги, поросшие густым рыжим волосом, потом…все оцепенело смотрели на мужское естество, вдруг открывшееся взору. Иван ворвался обратно в царицыну опочивальню. Анница, свесившись с постели, пыталась разглядеть, что творится в столовой. Налетел на жену, вцепился в волосы, вмиг стащил с ложа на пол, зашагал обратно, волоча за собой кричащую, стонущую царицу к «придвернице», оказавшейся юношей. Царь приподнял жену и держал ее так, чтобы она могла видеть обнажившуюся мужскую плоть.
Из горла Анницы вырвался слабый хрип, и она беспомощно обмякла. Поддерживая обезумевшую от страха женщину одной рукой, другой сдавил рыжему охальнику горло: боковым взмахом посоха Иван ударил его по голове так сильно, что проломил череп, снес кожу с пол-лица и раздробил нос. Со свистом выдохнув сквозь зубы, разжал левую руку, которой держал за волосы жену, и обеспамятевшая царица мягко свалилась на мертвое тело, прижавшись всем лицом к изуродованному, окровавленному лицу незнакомца…..
На другой день к воротам Тихвинского монастыря подъехала большая телега, окруженная всадниками. Дно было слегка прикрыто соломой, на соломе лежал большой тулуп, из-под которого торчали босые, посиневшие – день стоял студеный – женские ноги. Двери монастыря немедленно открылись: приблизительно за час до этого гонец, предупредил игуменью о том, что здесь должно вскоре произойти, поэтому и она сама, и сестры были вполне готовы.
Убийство рыжего охальника, который, конечно же, пробрался в покои с пособничества царицы, дабы заняться с нею блудом и опозорить государя, было только первым звеном в цепочке событий. Той же ночью, прямо с постели, был взят и брошен в застенок Михаил Иванович Воротынский. Государь вспомнил, кто пристроил рыжую Аннушку в услужение Анне Алексеевне, мигом сообразил, что мстительный Воротынский все эти годы, оказывается, чаял расквитаться с ним за былую ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, измышлял каверзы и вот измыслил-таки…
Ни Бельскому, ни Годунову нечего было возразить. Другое дело, что возражать они и не особенно хотели… Бельский – по своей извечной осторожности и осмотрительности, Годунов – потому что один знал правду. Уж ему-то совершенно точно было известно, кто запихал в сундук рыжую придверницу, загодя сорвав с нее сарафан и сорочку, кто провел переодетого в тот сарафан и сорочку рыжего Сеньку во дворец, привязав к его кудрям длинную косу, только вчера купленную у волосочеса в одном из базарных рядов на Красной площади. Уж, конечно, не Воротынский содеял все это!
Борису казалось, что каверза измыслена безупречно, осечки нигде произойти не может, надеялся на еще одну смерть. Очень, ну очень хотелось, чтобы государь не поверил в невинность рыжеволосой плутни, которую обнаружили голышом в сундуке.… Однако каково же было его изумление, когда под утро царь велел Бельскому отыскать ту несчастную рыженькую придверницу, которая стала жертвой гнусных похотливых замыслов царицы, и привести ее в государеву ложницу! ….
Прокатилась волна репрессий. В это же время был пойман и брошен в застенок, где и погиб под пытками архиятер Элисей Бомелий (по наускиванию Годунова тайного иезуита разоблачили, опять же не без помощи Анхен - именно она сообщила дохтеру ложные вести из Болвановки, о том что его миссия провалилась).
Шло время. Годунов бывал в столице редко, мотаясь вслед за государем, как нитка за иголкой; где мог, старался забежать вперед Бельского, однако это плохо получалось. Он-то надеялся продвинуться на ступеньку выше, перехватив влияние, которое хитромудрый лекарь Элизиус Бомелиус имел на царя, но жестоко просчитался. Царь заметно охладел к бывшему любимцу. Порою он с тоскливой усмешкой вспоминал, какие строил расчеты на Анхен, как намеревался воспользоваться тем, что новая царица – его ставленница, которая из благодарности будет делать то, что пожелает возвысивший ее человек. Черта с два! Смешно сказать, однако с той памятной ночи, ставшей роковой для Анны Колтовской, они даже ни разу не виделись, хотя прошло уже несколько месяцев. Анхен по-прежнему обитала на царицыной половине и делила с государем ложе.
И вот однажды к нему явилась посыльная с женской половины.
- Царица – на этом слове девушка запнулась и смущенно потупилась – изволит звать к себе Бориса Федоровича Годунова. Просит быть у нее немедленно!
Годунов прищурился, не спеша повиноваться… Он уже давно приметил, что вот этакую малую заминку перед словом «царица» делали отныне все, кому случалось упоминать ее. Вслух, конечно, не усмехались, однако Борис не сомневался, что меж собою скрытно судачили. До него доходили вести, что чин свой новая – хм, хм! – царица обставила с большой пышностью, куда величавее, чем законно венчанная Анна Алексеевна. Однако теперь бояре и дворяне отдают своих дочек на дворцовую службу неохотно, хоть служба эта искони считалась почетной и хлебной. Зазорно боярышне, чья родовитость насчитывает десяток, а то и более славных поколений, кланяться безродной выскочке-прислужнице… к тому же, ставшей причиною падения прежней царицы и гибели многих людей. Все терпеливо ждали, когда пройдет плотская зависимость государя от этой выскочки и Аннушка Васильчикова вернется в ту же безвестную дыру, откуда вылезла. Но пока что-то непохоже было, что царь тяготится этой зависимостью, скорее наоборот, а потому Годунов, еще немножко помедлив для утишения самолюбия, все же последовал за сенной девушкой….
…Нежные переливы сменились рокочущими раскатами, и даже странным показалось, что этот басовитый голос исторгается тем нежным, стройным существом, нагота которого произвела-таки на Бориса – чего греха таить! – немалое впечатление и забылась не скоро, пусть даже и пугала его сильнее, чем влекла. Однако стоило ему ступить на порог и взглянуть на новую царицу, как он обнаружил, что прежняя Анхен – рыжая воздушная красавица из Немецкой слободы – исчезла навеки. Вместо нее Годунов увидел статную, пышную бабу, облаченную в тяжелую золотую парчу, в ожерелье, шитом алыми лалами и смарагдами самой чистой воды и самыми крупными, какие, наверное, только нашлись в знаменитой царевой сокровищнице. Кика ее была тоже расшита крупными лалами по золотой нити, высокие и широкие зарукавья напоминали овершья боевых рукавиц, а убрус, не белый, как носило большинство женщин, а вызывающе-алый, отбрасывал мятежные сполохи на круглое румяное лицо.
Да, Анхен значительно раздалась вширь. Неужели это превращение из девицы в женщину так на нее подействовало? Или она все это время только и делала, что ела, наверстывая упущенное за годы полуголодного существования у скаредов-немцев? Однако Анхен избавила его от унижения – усмехнулась с затаенным коварством и, отойдя к небольшому круглому столу, уселась в обшитое бархатом кресло. Кресло было развалистое, широкое, но Годунов обратил внимание, что пышные бедра Анхен едва-едва в него уместились. Протянув пухлую белую ручку, царица взяла со стола серебряную миску, полную крупных моченых слив, и начала их есть, доставая по одной. Она приоткрывала напомаженный рот, забрасывала в него сливу и медленно жевала, почмокивая и причавкивая, а потом выплевывала на стол косточки, не сводя с Годунова своих белых глаз и не приглашая его сесть.
– Значит, не хочешь мне кланяться? – сплюнув очередную косточку, наконец промолвила она этим своим новым, толстым голосом – таким же толстым, какой стала сама. – Не хочешь… А почему? Годунов молча смотрел на нее, не зная, что ответить.
– Не говори, я и так знаю, – махнула она рукой. – Ты думаешь, что я ненастоящая царица, да?
Борис растерянно моргнул.
– Ну, само собой! – фыркнула Анхен. – Хоть государь и обвенчался со мною, но кто был на сем венчании? И кто вершил его? В Спасе-на-Бору,тайком, нас окрутил какой-то полупьяный поп. Правда что – «круг ракитова куста венчалися»! Ни выхода митрополичьего, ни пения благолепного, ни толпы народной, ни расплетания косы…
Смешно и странно – зачем государю понадобилось связывать себя черт знает с кем?! Хотя – ничего удивительного, если знать его натуру. Отчаянно нарушая множество законов, устанавливая новые и тут же отвергая их, царь Иван Васильевич в глубине души оставался слепо привержен некоторым канонам, в число которых входила необходимость церковного благословения сожительства с женщиной. Конечно, ему случалось брать первых попавшихся баб, однако Ивану всегда нужна была некая законная жена. Может быть, ее присутствие и сознание супружеской измены придавало особую остроту его любовным ощущениям на стороне, кто знает! Так или иначе, он обвенчался с Анхен – и по привычке, и для ее успокоения. А она, значит, недовольна…
..... Анхен загнула пухлый указательный палец – с некоторым трудом загнула, потому что он от пясти и до самого ногтя был унизан перстнями. Натолкав в рот слив, Анхен снова поперхнулась, неосторожно вдохнула – и вдруг вскочила с вытаращенными глазами, судорожно кашляя. Изо рта ее летели брызги, недожеванная мякоть, косточка вывалилась… Но, кажется, еще несколько так и застряли в горле, и Анхен не могла их выхаркать, сколько ни тужилась. Уставившись на Бориса налитыми кровью глазами, она показала себе за спину: постучи, мол, помоги!
Годунов сделал шаг вперед – и вдруг замер, стиснул руки в кулаки.
Борис слабо качнул головой, не двинувшись с места. Исходя короткими, надсадными полувздохами, Анхен безуспешно пыталась втянуть воздух в стиснутое удушьем горло, но не могла. Ноги ее подкосились. Упала на колени, забилась. Лицо синело, глаза лезли из орбит, ногти скребли тяжелый парчовый панцирь, сковавший грудь. Борис не мог больше смотреть на это! Зажмурился, зажал уши руками… но по-прежнему не двигался с места.Не знал, сколько простоял так, считая огненные кольца, мельтешившие под сомкнутыми веками. Наконец осмелился разомкнуть их. Анхен лежала навзничь, руки раскинуты, голова запрокинута – так, что лица не видать. Тихо лежала, неподвижно… и вдруг ноги в шитых золотом туфлях, в алых чулках со стрелками мучительно задергались, забили по полу! Годунов спешно покинул царицыны покои ....
Картина смерти Анны Васильевны была ясна, как белый день. Лекарь Якобс тоненькими щипчиками извлек из ее горла ставшие поперек сливовые косточки. Подавилась, бедняжка, и задохлась! Если бы кто-то оказался рядом и подал помощь… Но рядом никого не случилось: Борис Федорович Годунов уже удалился, а нерадивая придверница моталась Бог весть где, вместо того чтобы на своем месте сидеть несходно.Она и осталась крайней.
Вообще эта темная история обошлась на диво без последствий. Народу было объявлено, что царица скончалась от грудной болезни. Мертвое тело чуть ли не тайком увезли в Суздальский девичий монастырь и там погребли. Девку сунули в застенок, и следы ее там потерялись.
К своему изумлению, Годунов почувствовал, что отношение к нему царя внезапно и резко переменилось к лучшему.....Похоже, за время своего недолго возвышения она крепко успела насолить государю, эта девочка Анхен из Болвановки! Царица Анна Васильчикова."
Про особенности одежды напишу в следующем посте, сейчас же остановлюсь лишь на использованных элементах.
Основой женского костюма была длинная рубаха, которую шили из полотна, украшали оторочкой или вышивкой. Иногда рубаху расшивали жемчугом. У знатных женщин была еще верхняя рубаха — горничная, сшитая из шелковой ткани.
Сарафан был широким, так как состоял из нескольких сшитых кусков ткани, собранных в мелкую сборку под узкую подшивку. Он имел узкие короткие лямки и облегал грудь.
Душегрею шили из дорогих нарядных тканей, вышивали узорами либо обшивали по краю декоративной полосой. Душегрея обычно была короткой, лишь немного прикрывала талию. Длина ее могла колебаться, но она не была длиннее середины бедра
Спереди душегрея застегивалась и была довольно узкой, слегка расширенной в боках, но на спине она расширялась за счет крупных трубчатых складок, сильно расходящихся книзу .
Женщины носили кожаные, сафьяновые, бархатные, атласные сапоги, отличавшиеся богатством отделки и яркостью цвета, первоначально с мягкой подошвой, а с XVI века — с каблуками ( до 10 см).
Женские прически были довольно простыми. Девушки расчесывали волосы на прямой пробор, прикрывали по возможности уши и низко на затылке заплетали одну косу. Замужние женщины заплетали две косы и укладывали их вокруг головы. По этическим требованиям они полностью скрывали свои волосы под головным убором. Снимать головной убор женщины не могли даже при близких родственниках.
Отличались между собой головные уборы замужних женщин и девушек.
Женщины носили:
Повойник — головной убор (похожий на чепчик), имевший множество типов, плотно закрывавший волосы. Его надевали под парадный головной убор, под платок, но могли носить и самостоятельно.
Нарядный головной убор - кика.
Поверх кики, повойника и зимней шапки надевали платок - убрус. Он складывался под подбородком так, что два его конца, часто украшенных вышивкой, спадали на грудь. С зимними головными уборами убрус могли носить и по-другому — надевать под шапку.
Наиболее распространенными украшениями были ожерелья, серьги, перстни, браслеты, булавки и пуговицы.
читать дальше
Прав Сент-Экзюпери: "Все мы родом из детства", и не вырастаем из сказки – она всегда остается с нами...!
У меня до сих пор перед глазами сборник Шарля Перо с чудными иллюстрациями и прелестно детализированными костюмами в стиле барокко.... Мой сын, одно время, очень любил сказку "Синяя Борода", уж не знаю что его в ней так интриговало, но мне приходилось отвечать на массу вопросов, касательно событий описанных в ней. А так как перед сыном всегда нужно держать планку, то приходилось искать все новую и новую инфу. В многих источниках прототипом главного героя называют средневекового рыцаря Жиля де Рэ, что не верно, хотя бы потому, что последний имел всего одну жену, и даже в сфабрикованном против него процессе (опасно иметь в должниках короля!) обвинения касались убийства сотен детей, а не семи жен. Бедный алхимик - больше похож на прототип Жоффрея де Пейрака....
Как по мне, то на роль Синей Бороды лучше подходят другие герои позднего Средневековья - Генрих VІІІ и Иван ІV Грозный (переплюнувший даже английского многоженца). До сих пор историки высчитывают сколько жен было у Ивана Грозного, называют разные числа – 7, 8, 9, спорят также об их законности и причинах смерти.
Приблизительная хронология:
Обряд венчания с первой русской царицей Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой состоялся 3 февраля 1547 года. Брак царя длился 13 лет, вплоть до внезапной смерти Анастасии 7 августа 1560 года. Её смерть стала причиной резкого психологического кризиса Ивана Грозного; подозревая окружающих в её отравлении, он начал первую заметную кампанию террора против бояр и ближних советников. Близкое окружение стало говорить о том, чтобы царь искал себе новую невесту. Прошло всего восемь дней после кончины Анастасии, а Иван, раздав церквям и бедным несколько тысяч рублей в память об умершей жене, объявил, что намерен жениться.
21 августа 1561 года царь вступил во второй брак, сочетавшись с черкесской княжной Кученей, происходившей из рода кабардинских князей, названной при крещении Марией Темрюковной. Она не смогла заменить царю Анастасию. Современники считали, что дикая нравом и жестокая черкешенка еще больше укоренила в Иване пагубные наклонности, толкала к кровавым расправам и разврату. Этот брак так же закончился трагически, 1 сентября 1569 года Мария скончалась, по официальной версии она была отравлена (скорее всего по приказу самого царя, что не помешало провести Ивану новую серию репресий).
Через два года после смерти Марии и вдовства, которое было далеко не целомудренным, Иван все же решил жениться в третий раз. Из всех городов привезли более двух тысяч знатных и незнатных невест на смотрины. Девушек селили в особом доме со множеством покоев. Каждая была представлена царю отдельно. Из 12 оставшихся невест, которых осмотрели доктор и бабки, царь отдал предпочтение Марфе Васильевне Собакиной, дочери новгородского купца и родственнице Малюты Скуратова….Но царская невеста заболела; она начала худеть и чахнуть. Несмотря на это, Иоан все же женился на больной Марфе 28 октября 1971 года, надеясь на Божью милость, но всего через две недели, 13 ноября она умерла. Заговорили о наведении порчи и отравлении. Подозрения пали на близких родственников ранее умерших цариц, Анастасии и Марии. Начались расправы, прошли казни среди бояр, а брата Кученей - молодого князя Темрюка – посадили на кол.
По церковным правилам жениться более трех раз запрещалось, но царь решил оправдать свое намерение жениться в четвертый раз, Иван утверждал, что все его жены были отравлены, и он готов был давно сам уйти в монастырь, но только забота о государстве и воспитании детей удержали его от этого, «а жить в мире без жены соблазнительно», да и Марфу отравили прежде, чем она стала его женой, т. е. что умерла девственницей прямо после свадьбы. На специально созванном соборе 29 апреля 1572 года архиепископы и епископы, учитывая смирение царя, решили утвердить брак. В мае 1572 года состоялся четвертый брак царя с Анной Алексеевной Колтовской. Анна сумела оказать существенное влияние на Ивана Грозного, в частности в боротьбе с опричниной. За тот короткий период, в течение которого Иван Грозный находился под влиянием Анны и её окружения, были казнены или сосланы почти все руководители опричнины. Однако, и этот брак продлился не долго… (до сентября 1572). Анну обвинили в заговоре против царя и заключили в Тихвинский монастырь, где она прожила еще долгих 52 года (до 1626 г.) под именем инокини Дарьи.
После четырех законных жен (именно их могилы, а также могила матери находятся рядом с усыпальницей Ивана Грозного) царь перестал испрашивать разрешения на брак у церкви. Следующих дам царь делал женами - "женищами" по одной молитве, по изволению духовника или же обряд венчания проводил настоятель Спасо-Преображенского монастыря, протопоп Никита, служивший ранее у царя в опричниках.
В ноябре 1573 года Иван женился на Марии Долгорукой, закатив пир буквально на всю Москву. Однако после первой брачной ночи царь вышел из опочивальни печальным и даже удрученным, обвинив Марию в том, что она в момент брака не была девственной, в тот же день, 12 ноября 1573 года в Александровской слободе связанную Марию положили в сани и утопили в пробитой в центре замерзшего пруда полынье.
Вскоре Иван приближает к себе одну за другой двух наложниц — Анну Васильчикову и Наталью Коростову.
Последняя была племянницей новгородского архиепископа Леонида, который приехал в Москву и заявив царю, что скорее сам убьет свою племянницу, чем отдаст ее на поругание. Архиепископа зашили в медвежью шкуру и бросили на растерзание псам. Произошло это ужасное убийство 20 октября 1575 года. С Натальей «царь не венчался, а просто взял ее к себе в постель». В этом смысле дядя невольно оказал родственнице плохую услугу, так как звания царицы она так и не получила, зато повторила печальную судьбу предшественниц: спустя несколько месяцев Наталья бесследно исчезла.
В том же 1575 царь взял в жены (по разрешению духовника) и Анну Васильчикову. Свадьбы как таковой тоже не было, царицей Анну никто не признавал. Царь прожил с ней года два. В январе 1577 Анна умерла (художественную версию выложу ниже), тело тайно вывезли из дворца, а по официальной версии Васильчикову постригли в инокини в Суздальском Покровском монастыре но вскоре она умерла насильственной смертью.
Следующей женой царя в 1577 стала Василиса Мелентьева. Царь сделал её своей женой по одной молитве, без брачного обряда, предварительно "сделав" вдовой (муж Василисы, Никита Мелентьев был заколот опричниками, по другой версии отравлен самим царем)... Счастье с молодой и горячей женой было коротким, вскоре Василису уличили в измене, в результате она была похоронена заживо с любовником, убитым в Александровской слободе то ли в 1578, то ли 1579.
Мария Нагая была столь невиданной красавицей, что царь захотел жениться в тот же момент, когда увидел. Он снял опалу с ее отца, Федора Нагого, и возвратил все семейство в Москву. Через неделю после первой встречи, 6 сентября 1580 года, в Спасо-Преображенском соборе молодых венчал протопоп Никита.
В конце жизни, будучи женатым на Марии Нагой, Иван Грозный намеревался отправить ее в монастырь, а самому жениться на племянницах английской королевы Елизаветы: сначала на Марии Гастингс (по некоторым сведениям она была против, и вместо нее на смотр специальному посланнику царя в Лондоне представили какую-то уродину), а затем на молодой вдове Анне Гамильтон (этому браку помешала смерть Ивана Грозного).
Есть в этой веренице что-то магическое и таинственное.., в общем мне захотелось лучше разобраться в данной теме, плюс совершенно невероятные, самобытные костюмы допетровской эпохи.... Так появилась идея сделать девять кукол в образах жен Ивана Грозного. Конечно же с моими темпами и "умением" переключаться - это задача на годы. Надеюсь, когда-нибудь эта задумка реализуется в полном объеме.
О жизни людей Средневековья, даже самых известных, сохранились, как правило, весьма скупые, разрозненные сведения... Вот князь такой-то появился на свет, наследовал престол, ходил в военные походы, ездил в Орду, совершал паломничество в монастыри, женился... А чем была заполнена его жизнь в промежутках между этими деяниями? Чем болел, какие имел характер и привычки? Неизвестно. О судьбе и жизни великих и удельных княгинь и цариц, княжон и царевен XV - начала XVIII века известно и того меньше. Как могли выглядеть эти женщины? В Московии женщина высшего сословия редко показывалась на людях (вела теремной образ жизни), не существовало и светской живописи (на первый известный женский портрет царевна Софья позировала почти век спустя )…
Сведения и образы для создания задуманной серии взяты из книг Елены Арсеньевой «Гарем Ивана Грозного» и Сергея Нечаева «Иван Грозный. Жены и наложницы "Синей Бороды", исследований захоронений русских великих княгинь и цариц из некрополя бывшего Вознесенского собора Кремля, полотен В. Васнецова, В. Сурикова, И. Репина и других менее известных живописцев, художественных фильмов и сериалов, а также всякой доступной информации, выдаваемой google…. Компилировать буду по своему усмотрению, не обессудьте, вся таки это мое видение сей «сказки»….
Начну из Анны Васильчиковой, судьбу, характер и внешность которой, так «вкусно» описала Е.Арсеньева, что все другие источники даже не хочется брать во внимание…(буду приводить урывки для пущего колорита)
Борис Годунов, давно искавший способ выслужится перед Иоаном, решает сблизится и понаблюдать за царским архиятером Элизиусом Бомелиусом, начинает захаживать в его московский дом. Почуяв далеко не бескорыстный интерес к себе, Бомелий к каждому его визиту готовился загодя и всегда имел про запас любопытную новость, способную поразить воображение, а главное – отвлечь внимание. Во время одного такого визита, к лекарю приходит девушка из Немецкой слободы. Годунова поражает ее внешность: «…она была рыжей! Кожа у нее поразительной белизны, словно девушка только и знала, что умывалась молоком. Гостья была одета» в серое немецкое платье, «унылого мышиного цвета, поэтому медная коса и белейшее лицо казались особенно яркими. Точеные черты, брови… странно – брови черные, прямые, может быть, слишком густые и сильные для столь нежного лица, особенно при светлых, рыжих ресницах. Какие же у нее глаза? Борис нетерпеливо кашлянул, девушка вскинула потупленные очи, окинув незнакомца мгновенным взглядом, и Годунов даже покачнулся. Первым чувством было изумление: таких светлых, как бы серо-белых, огромных глаз он никогда не видел! И тут же на смену изумлению пришел смутный страх: отчего-то показалось, что эти необыкновенные глаза разглядели его насквозь, до самого потаенного нутра. Но девушка опустила ресницы, и неприятное ощущение исчезло. Борис не мог оторвать взора от этой рыженькой. Какая удивительная, странная красота...". Заметил Борис и подозрительное волнение Бомелия (последнему было что скрывать)….
Из слов архиятера Годунов узнает, что девушка – не немка, а русская, ей шестнадцять, служит у трактирщика Иоганна и его жены фрау Марты, которые взяли сироту к себе в дом на воспитание. Однажды батюшка Анны, спас немцев от грабителей. Вскоре он умер от старых ран полученных под Казанью, вслед за ним умерла и мать девочки, родни у них не было, никто из соседей не захотел приютить пятилетнее дитя. Ее боялись… По слухам, жена Васильчикова была знахаркой, то есть ведьмой и зналась с нечистой силою.
Борис заинтригован, он ищет встречи и знакомства с дивной девушкой... Вкоре они сговориваются. Анхен выдает секрет архиятера - в Московии Бомелий выполняет тайную миссию ордена Иезуитов, взамен Годунов обязуется найти девушке место во дворце, (она верит в предсказание матери: царицей станеш! Государеней).
Тут же Анна показывает Борису своего друга – рыжеволосого мальчишку с нежными девичьими чертами Сеньку, которого «Хлебом не корми – дай в женское платье переодеться, косы подвязать и пойти людям голову морочить. Дед у Сеньки богатый купчина, не надышится на единственного внучка-сиротинушку, все с рук ему спускает, вот и выросло неизвестно что».
Борис с Анхен задумывают интригу и оттачивают ее подробности, чтобы все прошло безукоризненно. Девушка вызывает в нем смесь восторга и брезгливости. Борис понимает: «что ей-то уж палец в рот не клади – мгновенно оттяпает, ибо девочка эта, несмотря на свою юность и нежную прелесть… ого-го, та еще оторва! … Она хладнокровна, как лягушка: спокойно, без проблеска жалости обрекает на смерть своего рыжеволосого ухажера, который и впрямь совсем глуп и беззаветно предан ведьминой дочке.»
Каверза завертелась… Для начала Годунов сделал намек Бомелию, сказал, "что недавно вновь случайно встретил ту хорошенькую русскую немочку, как ее там, Анхен, кажется, и девушка рассказала ему свою душераздирающую историю. Оказывается, она не просто сирота, а дочь истинного героя. И то, что отец ее умер в нищете, а девочке пришлось жить чужой милостью, – проявление вопиющей неблагодарности человеческой. Михаил Иванович Воротынский взял большой грех на душу, не облагодетельствовав дочь человека, который заслонил его от татарской стрелы при битве у знаменитой Арской башни. Малютка Анхен должна была вырасти именно в доме воеводы! Это было бы воистину милосердное и богоугодное дело. Хорошо бы как-то подсказать Михаилу Ивановичу, что вину свою загладить надобно, и загладить существенно. У царицы молодой, слышал Годунов, нехватка мелкого служащего чина – как было бы хорошо, пригрей она сиротку во дворце! Да разве Воротынский догадается попросить государыню о милости для Анхен, он ведь знать не знает о ее существовании…. Слышно, доблестный ратник снова слег в постель, мучимый болями в битом-ломаном теле? Поскольку Воротынский – выдающийся герой, не будет ничего удивительного в том, что к нему явился государев архиятер и предложил помощь.
Бомелий слабо верил в человеколюбие, а в то, что этим свойством обладает Годунов, поверил бы в последнюю очередь. Может быть, соблазнился хорошенькой девчонкой и желает облагодетельствовать свою милушку?" а может, "Годунов желает иметь своего человека поблизости от нелюбимой им и не любящей его царицы. Вопрос: почему он выбрал на роль «своего человека» именно девочку, выросшую в Немецкой слободе ....? Ответ мог быть только один: Годунов ищет сближения с иноземцами. Пытаясь пропихнуть в царицын двор Анхен, он таким образом желает услужить и Бомелию, который пользуется безоглядным доверием государя, но отнюдь не Анны Алексеевны. Неплохо, совсем неплохо, если при царице окажется существо, которое будет верно служить интересам доктора Бомелия."
И архиятер не замедлил навестить хворого князя Воротынского. «Сказать, что Михаил Иванович был ошарашен этим посещением, – значило опять-таки ничего не сказать. Уже который год появление в чьем-то доме дохтура Елисея означало одно: мертвую грамоту. Представление о немецком лекаре как об отравителе укоренилось настолько прочно, что, даже если после его посещения никто в семье опального боярина не помирал, домочадцы и соседи не меняли своего убеждения: они просто терпеливо ждали, когда смерть произойдет. Тем не менее после Бомелиевого врачевания князь пошел на поправку, а просьба похлопатать о бедной девочке Анхен хоть и показалась Воротынскому странной "однако совать своих людей в приближенные царю, царице или царевичам было делом совершенно обычным среди бояр и дворян. И Воротынский, который последние десять лет мотался между опалами и наградам, подумал, что очень здорово будет иметь свои глаза и уши поблизости к царице. Девчонка Васильчикова ноги ему станет целовать от благодарности!
Царица Анна Колтовская болела, тяжело переживала выкидыш и отдаление царя, "больно было видеть холод в глазах мужа, видеть, как тает его любовь, былая нежность сменяется равнодушной брезгливостью, а почтение и подобострастие окружающих – насмешливым пренебрежением.
В этом состоянии ей особенно жадно хотелось видеть рядом добрые, благодарные глаза. Она готова была на все, чтобы услужить служащим ей, купить их любовь и признательность. И конечно, княгиня Воротынская, выбрала очень верную минутку, обратившись к больной царице с малой просьбою: дать место во дворце одной бедной сироте, звали ту девушку Анной Васильчиковой, и поскольку была она девицей худородною, ни о чем особенном и речи идти не могло: в ближние боярышни она не годилась, даже в спальницы, ибо туда брали только девиц из приличных семей. Да ей хоть какое-нибудь местечко, лишь бы во дворце!
Анница даже не задалась вопросом, почему князь Михаил Иванович сам не пригреет в своем немаленьком и весьма богатом доме девочку, отцу которой он столь обязан. Но Анница так старалась расположить к себе людей, что безродная сиротка Аннушка Васильчикова была отправлена не в поварскую, какой-нибудь чистильщицею рыбы, не в убиральщицы покоев, на грязную работу, а определена в сенные девушки. Надлежало ей отныне сидеть в сенях под дверьми царицыных покоев, чтобы видеть приходящих и своевременно ближней боярышне государыни об сем докладывать, дабы та упредила царицу, а она бы могла к приходу гостей приготовиться.
Рыжая пригожая девушка, от смущения не поднимавшая глаз и не умевшая двух слов связать, кинулась великодушной госпоже в ноги и вообще выглядела ошалевшей от счастья. Воротынская тоже казалась более чем довольной.
Итак, царица Анна Алексеевна думала, что приобрела новую верную служанку. Воротынский не сомневался, что девчонка будет служить при дворе именно ему. Бомелий был убежден в том же самом – относительно себя. Годунов чаял верности себе. И только Анхен, Аннушка Васильчикова, знала, что признает над собою лишь одного господина, вернее, госпожу: себя. И служить при дворе она намеревалась одной себе.
Воротясь в Александрову слободу, погруженный в свои мысли, царь быстро шел знакомыми путями, и никто из сопровождавших его людей не осмеливался нарушить это молчание. Поэтому оброненное Годуновым словцо: "Неладно!" прозвучало так громко и внезапно, что все вздрогнули. Иван Васильевич резко обернулся. Борис по-прежнему нерешительно озирался, однако отмалчивался, и это вдруг вывело государя из себя. Вся тщательно подавляемая злость, которую он испытывал к Годунову, вдруг бросилась ему в голову. Вскинул посох. Борис резко отпрянул, но поскользнулся, нога подвернулась – и он, не удержав равновесия, неуклюже повалился на лаву, стоящую под стеною в полутемном, едва освещенном настенным свещником углу. Обыкновенно на таких лавах посиживали сенные девушки-придверницы, ожидая зова царицы или ее боярынь, однако сейчас угол был пуст. Враз все услышали слабый стон, доносившийся из-под лавки.
Борис, забыв о боли, сдернул покрывавший лаву коврик, и стало видно, что это не простая скамья на ножках: под нее был приделан ларь, так что поверхность служила одновременно откидной крышкою, как у сундука. Отбросить ее было мгновенным делом, и мужчины, наклонившиеся над открывшимся вместилищем, разом издали сдавленный вздох, потому что в сундуке лежала обнаженная девушка.
Все тело и лицо девушки оказалось целомудренно прикрыто распустившейся рыжей косой, настолько густой, что волосы окутывали тонкий стан, подобно плащу. Лишь кончики грудей раздвигали этот шелковистый покров, и все мужчины подумали о том, что соски у нее необыкновенного королькового цвета, а не коричневатые или розовые, как у большинства женщин.
– Что за… – выдохнул государь и осекся, узнав пригожую рыжуху, придвернику из чина государыни, ... и на которую с недавних пор украдкой заглядывался.
Царь приподняв шелковистую рыжую пелену, и увидел что девушка крепко связана по рукам и ногам, а изо рта торчит тряпка. Государь тотчас ухватился за край и выдернул кляп. Аннушка глубоко, со всхлипом втянула в себя воздух, облизнула пересохшие губы, и при виде ее розового язычка Иван покачнулся, словно от удара. Мгновенный позыв желания был настолько силен, что и в самом деле оказался сродни удару в пах. Он глухо, хрипло вздохнул и тут же смущенно закашлялся, постаравшись принять самый равнодушный вид.
– Кто ее так? Слышишь, девонька? Кто тебя?
– Не ведаю… не ведаю! Налетели из-за угла, по голове ударили. Думала, задохнусь…
– Ты, дева, вот чего скажи, – выступил вперед громогласный Бельский. – Ссильничали тебя лиходеи али не тронули?
Сердце Ивана Васильевича пропустило один удар. Отчего-то было жизненно важно узнать, что чистота Аннушкина осталась неприкосновенная, что дивную прелесть ее белого тела не опоганила грубая плоть насильника.
– Нет! – выкрикнула она возмущенно. – Не тронули меня, Господом-Богом клянусь!
Размашистыми шагами царь вошел в покои царицы. Следом за ним в светлицу ввалились Годунов и Бельский, шаря кругом пронзительными взглядами.
Анница, лежавшая на кровати, испустила сдавленный крик. Она была одна.
– Где девки твои? – выкрикнул царь, подбегая к постели жены и зачем-то сдергивая с нее одеяло.
Анница успела вцепиться в край, потянула к себе, и какое-то время супруги безумно боролись за одеяло, глядя друг на друга незрячими глазами: царь – вне себя от бешенства, царица – от изумления. Иван перемахнул покой, что было силы ткнул ногою тяжелую дверь.
В столовой комнате, под стенкою, горбилась на лавке тоненькая девичья фигурка. Завидев вошедших, девушка метнулась через комнату – прочь, однако Годунов оказался проворнее: схватил ее за косу, дернул к себе… и громко ахнул, рыжий волосяной жгут остался в его руке. Государь со звериным рыком ринулся вперед, настиг беглянку уже почти в сенях, вцепился в ее плечи так, что девушка не удержалась и завалилась навзничь. Придверница билась, рвалась, оглашая покои пронзительными воплями. Годунов придавливал ее плечи, а Бельский, сосредоточенно сопя, задирал ярко-голубой сарафан и сорочку. В воздухе мелькали длинные голенастые ноги, поросшие густым рыжим волосом, потом…все оцепенело смотрели на мужское естество, вдруг открывшееся взору. Иван ворвался обратно в царицыну опочивальню. Анница, свесившись с постели, пыталась разглядеть, что творится в столовой. Налетел на жену, вцепился в волосы, вмиг стащил с ложа на пол, зашагал обратно, волоча за собой кричащую, стонущую царицу к «придвернице», оказавшейся юношей. Царь приподнял жену и держал ее так, чтобы она могла видеть обнажившуюся мужскую плоть.
Из горла Анницы вырвался слабый хрип, и она беспомощно обмякла. Поддерживая обезумевшую от страха женщину одной рукой, другой сдавил рыжему охальнику горло: боковым взмахом посоха Иван ударил его по голове так сильно, что проломил череп, снес кожу с пол-лица и раздробил нос. Со свистом выдохнув сквозь зубы, разжал левую руку, которой держал за волосы жену, и обеспамятевшая царица мягко свалилась на мертвое тело, прижавшись всем лицом к изуродованному, окровавленному лицу незнакомца…..
На другой день к воротам Тихвинского монастыря подъехала большая телега, окруженная всадниками. Дно было слегка прикрыто соломой, на соломе лежал большой тулуп, из-под которого торчали босые, посиневшие – день стоял студеный – женские ноги. Двери монастыря немедленно открылись: приблизительно за час до этого гонец, предупредил игуменью о том, что здесь должно вскоре произойти, поэтому и она сама, и сестры были вполне готовы.
Убийство рыжего охальника, который, конечно же, пробрался в покои с пособничества царицы, дабы заняться с нею блудом и опозорить государя, было только первым звеном в цепочке событий. Той же ночью, прямо с постели, был взят и брошен в застенок Михаил Иванович Воротынский. Государь вспомнил, кто пристроил рыжую Аннушку в услужение Анне Алексеевне, мигом сообразил, что мстительный Воротынский все эти годы, оказывается, чаял расквитаться с ним за былую ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, измышлял каверзы и вот измыслил-таки…
Ни Бельскому, ни Годунову нечего было возразить. Другое дело, что возражать они и не особенно хотели… Бельский – по своей извечной осторожности и осмотрительности, Годунов – потому что один знал правду. Уж ему-то совершенно точно было известно, кто запихал в сундук рыжую придверницу, загодя сорвав с нее сарафан и сорочку, кто провел переодетого в тот сарафан и сорочку рыжего Сеньку во дворец, привязав к его кудрям длинную косу, только вчера купленную у волосочеса в одном из базарных рядов на Красной площади. Уж, конечно, не Воротынский содеял все это!
Борису казалось, что каверза измыслена безупречно, осечки нигде произойти не может, надеялся на еще одну смерть. Очень, ну очень хотелось, чтобы государь не поверил в невинность рыжеволосой плутни, которую обнаружили голышом в сундуке.… Однако каково же было его изумление, когда под утро царь велел Бельскому отыскать ту несчастную рыженькую придверницу, которая стала жертвой гнусных похотливых замыслов царицы, и привести ее в государеву ложницу! ….
Прокатилась волна репрессий. В это же время был пойман и брошен в застенок, где и погиб под пытками архиятер Элисей Бомелий (по наускиванию Годунова тайного иезуита разоблачили, опять же не без помощи Анхен - именно она сообщила дохтеру ложные вести из Болвановки, о том что его миссия провалилась).
Шло время. Годунов бывал в столице редко, мотаясь вслед за государем, как нитка за иголкой; где мог, старался забежать вперед Бельского, однако это плохо получалось. Он-то надеялся продвинуться на ступеньку выше, перехватив влияние, которое хитромудрый лекарь Элизиус Бомелиус имел на царя, но жестоко просчитался. Царь заметно охладел к бывшему любимцу. Порою он с тоскливой усмешкой вспоминал, какие строил расчеты на Анхен, как намеревался воспользоваться тем, что новая царица – его ставленница, которая из благодарности будет делать то, что пожелает возвысивший ее человек. Черта с два! Смешно сказать, однако с той памятной ночи, ставшей роковой для Анны Колтовской, они даже ни разу не виделись, хотя прошло уже несколько месяцев. Анхен по-прежнему обитала на царицыной половине и делила с государем ложе.
И вот однажды к нему явилась посыльная с женской половины.
- Царица – на этом слове девушка запнулась и смущенно потупилась – изволит звать к себе Бориса Федоровича Годунова. Просит быть у нее немедленно!
Годунов прищурился, не спеша повиноваться… Он уже давно приметил, что вот этакую малую заминку перед словом «царица» делали отныне все, кому случалось упоминать ее. Вслух, конечно, не усмехались, однако Борис не сомневался, что меж собою скрытно судачили. До него доходили вести, что чин свой новая – хм, хм! – царица обставила с большой пышностью, куда величавее, чем законно венчанная Анна Алексеевна. Однако теперь бояре и дворяне отдают своих дочек на дворцовую службу неохотно, хоть служба эта искони считалась почетной и хлебной. Зазорно боярышне, чья родовитость насчитывает десяток, а то и более славных поколений, кланяться безродной выскочке-прислужнице… к тому же, ставшей причиною падения прежней царицы и гибели многих людей. Все терпеливо ждали, когда пройдет плотская зависимость государя от этой выскочки и Аннушка Васильчикова вернется в ту же безвестную дыру, откуда вылезла. Но пока что-то непохоже было, что царь тяготится этой зависимостью, скорее наоборот, а потому Годунов, еще немножко помедлив для утишения самолюбия, все же последовал за сенной девушкой….
…Нежные переливы сменились рокочущими раскатами, и даже странным показалось, что этот басовитый голос исторгается тем нежным, стройным существом, нагота которого произвела-таки на Бориса – чего греха таить! – немалое впечатление и забылась не скоро, пусть даже и пугала его сильнее, чем влекла. Однако стоило ему ступить на порог и взглянуть на новую царицу, как он обнаружил, что прежняя Анхен – рыжая воздушная красавица из Немецкой слободы – исчезла навеки. Вместо нее Годунов увидел статную, пышную бабу, облаченную в тяжелую золотую парчу, в ожерелье, шитом алыми лалами и смарагдами самой чистой воды и самыми крупными, какие, наверное, только нашлись в знаменитой царевой сокровищнице. Кика ее была тоже расшита крупными лалами по золотой нити, высокие и широкие зарукавья напоминали овершья боевых рукавиц, а убрус, не белый, как носило большинство женщин, а вызывающе-алый, отбрасывал мятежные сполохи на круглое румяное лицо.
Да, Анхен значительно раздалась вширь. Неужели это превращение из девицы в женщину так на нее подействовало? Или она все это время только и делала, что ела, наверстывая упущенное за годы полуголодного существования у скаредов-немцев? Однако Анхен избавила его от унижения – усмехнулась с затаенным коварством и, отойдя к небольшому круглому столу, уселась в обшитое бархатом кресло. Кресло было развалистое, широкое, но Годунов обратил внимание, что пышные бедра Анхен едва-едва в него уместились. Протянув пухлую белую ручку, царица взяла со стола серебряную миску, полную крупных моченых слив, и начала их есть, доставая по одной. Она приоткрывала напомаженный рот, забрасывала в него сливу и медленно жевала, почмокивая и причавкивая, а потом выплевывала на стол косточки, не сводя с Годунова своих белых глаз и не приглашая его сесть.
– Значит, не хочешь мне кланяться? – сплюнув очередную косточку, наконец промолвила она этим своим новым, толстым голосом – таким же толстым, какой стала сама. – Не хочешь… А почему? Годунов молча смотрел на нее, не зная, что ответить.
– Не говори, я и так знаю, – махнула она рукой. – Ты думаешь, что я ненастоящая царица, да?
Борис растерянно моргнул.
– Ну, само собой! – фыркнула Анхен. – Хоть государь и обвенчался со мною, но кто был на сем венчании? И кто вершил его? В Спасе-на-Бору,тайком, нас окрутил какой-то полупьяный поп. Правда что – «круг ракитова куста венчалися»! Ни выхода митрополичьего, ни пения благолепного, ни толпы народной, ни расплетания косы…
Смешно и странно – зачем государю понадобилось связывать себя черт знает с кем?! Хотя – ничего удивительного, если знать его натуру. Отчаянно нарушая множество законов, устанавливая новые и тут же отвергая их, царь Иван Васильевич в глубине души оставался слепо привержен некоторым канонам, в число которых входила необходимость церковного благословения сожительства с женщиной. Конечно, ему случалось брать первых попавшихся баб, однако Ивану всегда нужна была некая законная жена. Может быть, ее присутствие и сознание супружеской измены придавало особую остроту его любовным ощущениям на стороне, кто знает! Так или иначе, он обвенчался с Анхен – и по привычке, и для ее успокоения. А она, значит, недовольна…
..... Анхен загнула пухлый указательный палец – с некоторым трудом загнула, потому что он от пясти и до самого ногтя был унизан перстнями. Натолкав в рот слив, Анхен снова поперхнулась, неосторожно вдохнула – и вдруг вскочила с вытаращенными глазами, судорожно кашляя. Изо рта ее летели брызги, недожеванная мякоть, косточка вывалилась… Но, кажется, еще несколько так и застряли в горле, и Анхен не могла их выхаркать, сколько ни тужилась. Уставившись на Бориса налитыми кровью глазами, она показала себе за спину: постучи, мол, помоги!
Годунов сделал шаг вперед – и вдруг замер, стиснул руки в кулаки.
Борис слабо качнул головой, не двинувшись с места. Исходя короткими, надсадными полувздохами, Анхен безуспешно пыталась втянуть воздух в стиснутое удушьем горло, но не могла. Ноги ее подкосились. Упала на колени, забилась. Лицо синело, глаза лезли из орбит, ногти скребли тяжелый парчовый панцирь, сковавший грудь. Борис не мог больше смотреть на это! Зажмурился, зажал уши руками… но по-прежнему не двигался с места.Не знал, сколько простоял так, считая огненные кольца, мельтешившие под сомкнутыми веками. Наконец осмелился разомкнуть их. Анхен лежала навзничь, руки раскинуты, голова запрокинута – так, что лица не видать. Тихо лежала, неподвижно… и вдруг ноги в шитых золотом туфлях, в алых чулках со стрелками мучительно задергались, забили по полу! Годунов спешно покинул царицыны покои ....
Картина смерти Анны Васильевны была ясна, как белый день. Лекарь Якобс тоненькими щипчиками извлек из ее горла ставшие поперек сливовые косточки. Подавилась, бедняжка, и задохлась! Если бы кто-то оказался рядом и подал помощь… Но рядом никого не случилось: Борис Федорович Годунов уже удалился, а нерадивая придверница моталась Бог весть где, вместо того чтобы на своем месте сидеть несходно.Она и осталась крайней.
Вообще эта темная история обошлась на диво без последствий. Народу было объявлено, что царица скончалась от грудной болезни. Мертвое тело чуть ли не тайком увезли в Суздальский девичий монастырь и там погребли. Девку сунули в застенок, и следы ее там потерялись.
К своему изумлению, Годунов почувствовал, что отношение к нему царя внезапно и резко переменилось к лучшему.....Похоже, за время своего недолго возвышения она крепко успела насолить государю, эта девочка Анхен из Болвановки! Царица Анна Васильчикова."
Про особенности одежды напишу в следующем посте, сейчас же остановлюсь лишь на использованных элементах.
Основой женского костюма была длинная рубаха, которую шили из полотна, украшали оторочкой или вышивкой. Иногда рубаху расшивали жемчугом. У знатных женщин была еще верхняя рубаха — горничная, сшитая из шелковой ткани.
Сарафан был широким, так как состоял из нескольких сшитых кусков ткани, собранных в мелкую сборку под узкую подшивку. Он имел узкие короткие лямки и облегал грудь.
Душегрею шили из дорогих нарядных тканей, вышивали узорами либо обшивали по краю декоративной полосой. Душегрея обычно была короткой, лишь немного прикрывала талию. Длина ее могла колебаться, но она не была длиннее середины бедра
Спереди душегрея застегивалась и была довольно узкой, слегка расширенной в боках, но на спине она расширялась за счет крупных трубчатых складок, сильно расходящихся книзу .
Женщины носили кожаные, сафьяновые, бархатные, атласные сапоги, отличавшиеся богатством отделки и яркостью цвета, первоначально с мягкой подошвой, а с XVI века — с каблуками ( до 10 см).
Женские прически были довольно простыми. Девушки расчесывали волосы на прямой пробор, прикрывали по возможности уши и низко на затылке заплетали одну косу. Замужние женщины заплетали две косы и укладывали их вокруг головы. По этическим требованиям они полностью скрывали свои волосы под головным убором. Снимать головной убор женщины не могли даже при близких родственниках.
Отличались между собой головные уборы замужних женщин и девушек.
Женщины носили:
Повойник — головной убор (похожий на чепчик), имевший множество типов, плотно закрывавший волосы. Его надевали под парадный головной убор, под платок, но могли носить и самостоятельно.
Нарядный головной убор - кика.
Поверх кики, повойника и зимней шапки надевали платок - убрус. Он складывался под подбородком так, что два его конца, часто украшенных вышивкой, спадали на грудь. С зимними головными уборами убрус могли носить и по-другому — надевать под шапку.
Наиболее распространенными украшениями были ожерелья, серьги, перстни, браслеты, булавки и пуговицы.
@темы: стилизация, одежда, картинки, Россия, фото, информация, аксессуары, парадный костюм
-
-
22.04.2017 в 13:54-
-
22.04.2017 в 19:16-
-
26.04.2017 в 21:20-
-
27.04.2017 в 11:01и отдельно за поддержку в творческих поисках!!!!